Для любви нe названа цена…

Лишь только жизнь одна,

Жизнь одна, жизнь одна.
(из оперы Вознесенского-Рыбникова «Юнона и Авось»)

А вы (мы?) когда-нибудь задавались вопросом, почему вдруг названия шхун «Юнона» и «Авось» для многих из нас – как священный пароль в страну Любви? Почему вдруг эта история слагается у нас в душе в бессмертное двухголосие? Почему именно это мы слышим в опере:
КОНЧИТА:
Я тебя никогда не увижу,
РЕЗАНОВ:
Я тебя ни когда не забуду...

Почему эта сказка, которая никогда не была былью (только болью), для многих из нас – как укол шпагой прямо в сердце, как вызов на эту смертельную в своей неутихающей зависти дуэль с историей любви, которая и не была любовью. Или все-таки?..

М е с т о
д е й с т в и я
п ь е с ы

В феврале 1806 года – 200 лет назад – начала свое плавание к берегам испанской Америки шхуна «Юнона» под командованием Н.А. Хвостова и под «чутким руководством» российского морского офицера и коммерсанта Николая Петровича Резанова. Блестящий политик и неплохой экономист, привлекательный мужчина и целеустремленная личность, Николай Резанов ставит своей целью завоевать сердце Калифорнии в целях спасения русской Америки, умирающей от голода и болезней. И он прибывает уже через месяц в гавань у крепости Сан-Франциско, чтобы этой цели достичь – весьма огорошивающим способом…

Героиня второго плана – К о н ч и т т а

Ей скоро 15… Донна Мария дела Консепсьон Марселла Аргуэльо, дочь коменданта президио (крепости) Сан-Франциско Хосе Дарио Аргуэльо и донны Марии Игнасии Мораги де Аргуэльо. «Краса Калифорнии», которой было суждено увянуть в неравной схватке со страстью… Но пока – знатная дама (в свои легковесные годы). Но дама – и это уже весомо – восхитительная до невозможности свободно вздохнуть в ее присутствии…
«Она выделяется величественной осанкой, черты лица прекрасны и выразительны, глаза обвораживают. Добавьте сюда изящную фигуру, чудесные природные кудри, чудные зубы и тысячи других прелестей. Таких красивых женщин можно сыскать лишь в Италии, Португалии или Испании, но и то очень редко», - так писал о ней в своем дневнике молодой Георг Лангсдорф, натуралист и личный врач Резанова, влюбившийся в Кончиту с первого взгляда – и влюбившийся по возрасту!
Но этому пылкому и даровитому юноше наша героиня предпочла командора и камергера – престарелого (в свои 40), но все еще принца - «русского принца», как его называли при калифорнийском дворе – Николая Резанова, верного подданного Его Императорского Величества и чересчур верноподданного Ее Величеству России…
Но величественная в своем юношеском максимализме Кончита не собиралась отступать. Возможно, единственное, что сейчас связывает ее со всеми девушками мира – это вера в сказку о любви. А еще – безудержная, безутешная, безвариантная вера в то, что сказка эта действительно случилась с ней! Что же еще, кроме веры в это чудо, могло бы бросить юную гордячку и неприступную дочь высокопоставленного чиновника в объятья обыденного политикана-миссионера, который банально «окрутил» ее во имя успеха своей дипломатической цели и куска хлеба извечно нищим представителям России – пусть и в Америке?
Но это была ее сказка наяву: авторски срежиссированный юной амазонкой вариант встречи с «заморским принцем», увенчанным славой и величием; и тесное знакомство с ним за разговорами на родном языке (на ее (не?)счастье, Резанов был единственным из делегации русских, кто владел испанским языком); и очарованность его умом, признающим, впрочем, остроту ее немаловажного мнения (Резанов писал: «Ежедневно куртизируя гишпанскую красавицу, приметил я предприимчивый характер её, честолюбие неограниченное, которое при пятнадцатилетнем возрасте уже только одной ей из всего семейства делало отчизну ее неприятною»); и логичный исход предприятия – бессмысленная помолвка, как бы соединяющая два сердца навеки. Это была сказка, которую героиня отвоевала для себя боях с религией и моралью. Сказка, верность которой с болью и мукой наша хранила она до последних своих вздохов.

Героиня второго плана – А н н а

Ей скоро 15… Анна Григорьевна Шелихова, дочь великого сибирского предпринимателя, купца Григория Ивановича Шелихова, пушной промысел которого Резанов был выслан инспектировать в 1794 году по поручению Зубова, фаворита императрицы, опасавшегося, что блистательный светский франт «отобьет» у него Екатерину II. Она же с 1795 года – Анна Григорьевна Резанова, жена Николая Петровича (после смерти «русского Колумба» Шелихова – успешного бизнесмена, ставшего корреспондентом компании, в которой к 1802 году число царственных и именитых акционеров возросло с 17 до 400).
Не ее ли молчаливый и безропотный образ (идеальный, казалось бы, объект для чувства – светлый и бездействующий) видит впоследствии Резанов в юной Кончите? Не ее ли всю жизнь любил он – до страстного желания жизнь отдать за это чувство? Точнее – после потери этого чувства?
Это была настоящая семья, которая была создана в надежде на вечность – хоть и не без расчета – и которая таила в себе запасы неизрасходованной ранее нежности (Резанов пишет Шелихову: «Милостивый государь наш батюшка Григорий Иванович! В Петербург с любовью моею приехали здравы и невредимы за сто дней. И чудо из чудес - сверчок родительский прибыл с нами в столицу благополучно и, спущенный за печь, к хору поварни тотчас присоединился. Аннет уверяет, что голос его, исполненный сибирской дикости, и посейчас от прочих отличается...». При переезде из родительского дома в дом мужа невеста по русскому обычаю брала сверчка - на счастье).
Это была настоящая семья, о потере которой после рождения второго ребенка (18 июля 1801 года в семье Резанова появился первенец - сын Петр, а 6 октября 1802 года - дочь Ольга, но через 12 дней после ее рождения Анна умерла) Резанов искренне и безутешно скорбил: «Восемь лет супружества нашего дали мне вкусить все счастие жизни сей как бы для того, чтобы потерею ее отравить наконец остаток дней моих». И Дмитриеву: «Любезный друг мой Иван Иванович! Вы, несомненно, уже известны, сколь много отягощена судьба моя. Так, почтенный друг мой, я лишился всего. Кончина жены моей, составлявшей все счастье, все блаженство дней моих, сделала для меня всю жизнь мою безотрадною. Примите, любезный друг, от меня то истинное почтение, которое всегда она к вам сохраняла. Оно было следствием достоинств ваших и искренней ее благодарности к дружеским вашим ко мне расположениям. Я и теперь, мой милый друг, пролил слезы и едва могу писать к вам. Шесть месяцев протекли уже для меня в сей горести, и я конца лучше не вижу, как вообще нам определенного».
Семья – как очаг, в котором только и теплится жизнь. Смерть – как кажущийся необходимым отклик на потерю этой семьи. И… все-таки Жизнь – как неизбежность того, в чем любовь горит с прежним – увы – пламенем. Так была ли любовь Резанова любовью к жене?

Главный герой – Р е з а н о в

Резанов прожил с женой 8 счастливых лет. О них у нас остались только два письма, приведенные выше. Первые и последние дни резановской семьи. Какой была его Аннет – и какою любил он ее? Мы не знаем этого. Да знает ли это он сам… Ведь помыслы его всю жизнь были заняты карьерой: престижный лейб-гвардии Измайловский полк, правитель канцелярии при Державине, секретарь и оберсекретарь Сената, корреспондент Российско-Американской компании, командор и камергер, как и было сказано. «Русский принц»…
Резанов обязательно бы вернулся, если бы дожил, к Кончите – он был человеком чести. И это, кажется, единственное, что влекло его к ней. Он умолял брата в письме: «Здесь, друг мой, как грешник на духу каюсь, но ты, как пастырь мой, СОХРАНИ ТАЙНУ!» Какую? Да, в общем-то, незатейливую: «Консепсия мила, как ангел, прекрасна, добра сердцем, любит меня, я люблю ее и плачу о том, что нет ей места в сердце моем». Вот, казалось бы, и отгадка, и ответ на вопрос, кого же любил Резанов: «Любовь моя – у вас, в Невском, под куском мрамора…» - это об Анне…
Письмо написано из Иркутска, где камергер попросту не мог не плакать о жене («Наконец я в Иркутске! Лишь увидел город сей, то и залился слезами. Милый, бесценный друг мой живет в сердце моем одинаково! Я день, взявшись за перо, лью слезы»). Но если начистоту, то плакать не столько о ней, сколько о своем с ней счастье («Сегодня день свадьбы моей, живо смотрю я на картину прежнего счастья моего, смотрю на все и плачу...»). Не нам сейчас судить, в чем то счастье крылось – хотя мысль о невозмутимом спокойствии и невмешательстве в жизнь мужа невольно закрадывается в голову. Но письмо это – при всей его недвусмысленной отсылке к Анне – раскрывает нам суть истинной истории любви, которая-то на самом деле и дарила смысл жизни Резанова… Полностью цитата из последней части письма звучит так: «Любовь моя – у вас, в Невском, под куском мрамора, а здесь [в Калифорнии] – следствие энтузиазма и… новая жертва Отечеству»...

Главная героиня – Р о с с и я

Казалось бы, ничто не может вернуть Резанова к жизни после кончины жены, о которой скорбел он искренне и безутешно. Странным и на редкость неуместным казалось тогда и предложение государя императора, прочившего Резанову освобождение от скорбей – в мучительных путешествиях (одно за одним!! но худшее – в Японию) на грани голодной смерти и душевного срыва. И тем более странным и обескураживающим оно представляется сейчас: когда известны многие обезоруживающие факты той боли, на которую согласился (не без сопротивления) сам Резанов. На долю Резанова выпали тяжелые испытания, но… «Патриотизм заставил меня изнурить все силы мои: я плавал по морям, как утка: страдал от голода, холода и еще вдвое от сердечных ран моих».
Заметим в скобках, сердечные раны Резанова на тот момент не отнесешь к дамам из плоти и крови, если знать положение его в Японской экспедиции («Спустя несколько времени прибыли капитан-лейтенант Лисянский и мичман Берг, созвали экипаж, объявили, что я самозванец, и многие делали мне оскорбления, которыми при изнуренных уже силах моих повергли меня без чувств. Вдруг положено вытащить меня на шканцы к суду. Лежа, почти без сил, ответил я, что не могу идти по приказанию его. Потом прибежал капитан. "Извольте идти и нести ваши инструкции", - кричал он. Я отвечал, что прошу оставить меня в покое, но, слыша крик и шум: "Что, трусит? Мы уж его!", решился идти с высочайшими повелениями. А лейтенант Ротманов добавил: "Он у нас будет хозяином в своей койке, - и, ругая по-матерну, кричал: - Его, скота, заколотить в каюту". Я едва имел силу уйти в каюту и заплатил жестокой болезнью, во время которой доктор ни разу не посетил меня. Ругательства продолжались, и я принужден был, избегая дальнейших дерзостей, сколь ни жестоко мне приходилось проходить экватор, не пользуясь воздухом, никуда не выходить до окончания путешествия из каюты своей»).
Так за кого же – и для кого же – страдал Резанов, поступаясь своей гордостью? Да все уже сказано не раз. Он поступался своей обыденной гордостью во имя истинной своей Гордыни: он выбрал себе невесту задолго до обеих пятнадцатилетних красавиц, каждая из которых сделала его своей сказкой. Он выбрал себе Россию, создав свою собственную историю любви, сполна насыщенную горечью и болью… Историю любви гордеца, выбравшего себе в невесты своенравную страну и с легкостью готового отдать жизнь за ее признание, ее ласку, податливость его притязаниям. Он хотел знать, что нужен ей, что что-то значит для нее…
И в любви этой он признавался не раз. В разговоре с Государем после смерти жены: «Я признался ему, что жизнь для меня хотя тягостна, но нужна еще для детей моих: многие обещал мне милости, но я просил не унижать подвига моего награждениями... Он дал слово покровительствовать сирот моих, а я подтвердил ему, что каждый час готов ему жертвовать жизнью». В наставлениях детям: «Когда подрастут дети мои и ты с ними встретишься, скажи им, что знаешь об отце их и матери, помоги советами своими, чтоб были они добрые люди и верные сыны Отечества, для которого ими отец их пожертвовал».
Да и окружающим эта его страсть была слишком очевидна. И именно ей были отданы в жертву две пятнадцатилетние чаровницы – одна менее явно и с любовью, другая – с ожесточением человека, потерпевшего крах, выдержавшего многие муки, озлобленного пустотой сердца, не встречающего взаимности единственно любимого существа…
Вот, как объясняет все это Лангсдорф: «Да, этой женщине было присуще великое терпение. Много испытаний выпало ей на жизненной дороге. В ее жизни появился как бы реальный Фауст из легенды Гете, пообещавший бросить к ее ногам весь мир, чтобы она только выполняла все его желания. Консепсьон Аргуэло - простая испанская девушка, живущая на краю земли. Взяв ее за руку, он довел ее до немыслимых высот - а затем исчез, как прошлогодний снег, чтобы не вернуться никогда. Со дня исчезновения Резанова для нее наступил тягостный период искушения. Но за какие грехи? Господь Бог наказал ее за чрезмерные желания? Или Он силой своего Разума действительно уберег ее от прижизненных страданий, поразив демона Своим светом? Но люди, рожденные для Истории, не заслуживают простого счастья. Они заслуживают величия. Резанов был рожден для истории».
Даже перед смертью он мог мыслить лишь об одном: о своей истинной любви, о сказке обладания вожделенным. «Силы мои меня оставляют. Разочтусь с собою и со временем... Не знаю, как у вас будет принят план мой [речь о политике ведения дел в испанской Калифорнии], я не щадил для него жизни. Горжусь им столько, что ничего, кроме признательности потомства, не желаю. Я увидел, что одна счастливая мысль моя ведет уже целые народы к счастью их. Испытал, что одна строка, мною подписанная, облегчает судьбы их и доставляет мне такое удовольствие, какого никогда я себе воображать не мог. А все это вообще говорит мне, что и я в мире не безделка, и нечувствительно возродило во мне гордость духа. Но гордость ту, чтоб в самом себе находить награды, а не от монарха получать их...».
Жаль, что он так и не смог упиться взаимной любовью, которой он, кажется, все-таки добился, предав чужую сказку, тем самым наполнив ее болью… Но это и не удивительно, ведь «для любви нe названа цена - лишь только жизнь одна»…

А в т о р ы – м ы

Но давайте закольцуем наш сюжет, как закольцевала судьба жизнь командора Резанова (чреда повторений – нарочитое узнавание жены в 15-летней незнакомке, возвращение в город начала и кончина в Красноярске, где он провел свой самый счастливый день, возвращаясь из Иркутска в столицу с молодой женой-сибирячкой)... Кто пишет все эти сказки, окропленные болью и страданием? Кто создает эти истории Любви? Может ли быть, что это – сами герои?
Перед нами три истории любви, мерилом которой была вся жизнь, как и было сказано. Самая тихая из них – история любви Анны к будущему, история Анны, переставшей быть, жить в момент, когда ее любовь, бывшая долгом перед семьей и потомством был исполнен… Самая горька из них – история любви Кончиты, заполучившей себе сказку, в нереальности которой она сама себе не отчаивалась признаться до конца жизни, жизнь эту самую и положив на алтарь любви (Кончита всю жизнь ждала – даже когда ждать уже было некого; посвятила себя благотворительности и обучению индейцев; поступила в третий Орден Белого Духовенства; после основания в 1851 году конвента Св. Доминика приняла монашеский сан; и умерла – так и не дождавшись, так и не признавшись, так и не перестав изнашивать сердце свое). И самая безнадежная из них – и, может, потому и увенчавшаяся успехом, потому что на алтарь этой любви положили все: свою и чужую боль, свою смерть, чужую жизнь… Не слишком ли много для одной любви?
Но эти истории – это вовсе не истории любви, которые писали сами герои. Это – их жизни. Они так существовали – и не мыслили свое бытие иначе. Истории же любви из этих жизней сделали мы с вами, благо время подарило нам одну уловку – возможность наряду с историческими фактами творить и легенды. И потому-то сейчас для нас существуют «Юнона» и «Авось» как неразрывное целое – это мы соединили их в символ, хотя доподлинно известно, что лишь на «Юноне» Резанов ходил в Калифорнию и только там построил тендер «Авось». И потому-то по сей день в музее в Президио на мысе при входе в порт Сан-Франциско на макете военного поселения, каким оно было 200 лет назад, единым целым стоят маленькие фигурки — Николай Резанов и Кончита – навсегда вместе.
Все потому – что это мы с вами пишем любовь за тех, кто сам ее не дописал, не доделал, не дочувствовал и не довел до конца. Насыщаем деталями, будоражим несуществовавшие чувства и одариваем свои собственные больные (и болезненные) сказки правом на вечность. А потом сами же и молимся на сочиненные истории (получается – завидуем сами себе, парадокс).
Жаль только, что любовь мы любим писать – трагическую. В культ мы возводим лишь те сказочные истории, в которых слезы и боль занимают главенствующее место. «Я тебя никогда не увижу» - «Я тебя никогда не забуду». И даже если вдруг история любви находит неожиданное продолжение – а она находит: в 1969 году студент МГУ Карлос Аргуэлло, потомок знатного рода Консепсьон, соединил судьбу с выпускницей этого же университета русской девушкой Ларисой Левицкой – мы даже не знаем об этом. Нам это неинтересно, нам не нужен happy end. Потому что мы привыкли верить в то, что мерилом Любви с большой буквы бывают лишь сказки, боль, подвиги «во имя» и с торжественным безумием возложенные на алтарь жизни…